Ночующую непогрешимость
Пинаю чудоватную мну
Внушая человеку решимость
К не бьющемуся небом окну
В последнюю расклочен заплатку
В искусственный зачислен букварь
Весь век по челобитную складку
Кладу на исаакьев алтарь.
Сквозь поприще воздушного чрева
Позорищем пузыристых рыб
Огуженное голодом древо
Взошло на прародительский взрыв
Первейший и единственный способ
Мгновенного как сон бытия
Прервать многоимённую осыпь
К той вечности что бездна твоя.
Чернобыль вечеров украинских
Паденью подобает очаг
От-сутствующий при материнских
Не бьющихся об небо очах.
Время вышло из доверья... поздно,
В первозданья точный истукан
Ни иголки не проткнётся звёздной
Сквозь кромешную, сплошную ткань.
Разве песенка, не жизнь мне спета?
В бездне гнёздышка не свить виску.
Потакай же, паучок рассвета,
Повисающему волоску.
Так и чую на тик-таках тихо
Сквозь кромешную, сплошную ткань.
Так и слышно, как ночей ткачиха,
То пустое, что пришло на казнь.
Не обычай потребляет ужин,
Не щебечут воробьи богов.
Человеку против жизни нужен
В человечьих временах покой.
На ничевье по душам обида -
Из висков по месту воска "есмь"
Без завета, без следа, без вида
Любит, любит, пропадает песнь.
Точно вечность ли по месту воска -
Вещи сердца, а не позже сны ль,
Сотрясая паутинник мозга,
Искрой Божией трепещет мысль?
О начальном и ночном грядущем,
Коим образом я скоротал
Сущность истины, чей бред испущен
Светом судорожным, - в Страхе Сущем
Сокрываемая Красота.
В карете метро говорящие руки мелькают,
Где мясами массы при-мерно кивают-колышат:
В одну не-подвижную душу, в их слух объявляют
Названья, а руки глухих говорят, а не слышат.
О нет, они слышат глубины, и выси, и гулы,
Откуда на чуткую встречу в тоннель безъязыкий
Плывут рыбьежирные светочи, призрачно-снулы, -
К стыду пассажирских эпох безразличные стыки
Пространства и времени держатся, строже названий
Своих рубежей, падежей в этом чтенье рубежном...
О чём вам не слышно? Покуда черёд не за вами,
Не-речь оточтётся врачу в назначенье небрежном.
Ревмя организм-клавесин преизбылся работы.
По-братски сходящий покойничать к простолюдинам,
На дно ископаемое не приемля ни ноты,
Фатальную коду вершит симфонический демон.
Зовут золотые объедки, блаженная злоба
На свет, что душе обойдётся дешевле злодейства,
За счастье-здоровье, за скорую помощь, за слово
В тиши об единственном знаке, о знаке единства.
Пулей, виска взыскующей, сном ко мне -
Дух коммунальных спален, пламен из кущей
Имечко в им изношенной тишине
Сказывать в слух душе всё живой, всё ждущей.
Зымзу прельстил космической смерти стык:
Стук, перетак да дребезг, себе навстречу -
Чаль ко стыду Иному, ковчег-язык! -
Сжать, удружить, держаться страною-речью.
Скорой весной раскинет пасьянс Тора
В красную землю письменно-благодарных
Юному Тель-Авиву, где всё старо,
Песенных лет реликтовых календарик.
Вскачь, раскуясь, Борисовый пони, рушь!
Волгой мгновенных выплесков - не догнали! -
Тени времён издревле затянут брешь:
Эти глаза, напротив, не желтизна ли?..
Зымза скрежещет - жестоковыйный, врёшь,
Зубы забыли слово, когда и знали:
Сорванный плод сомкнул вековую плоть.
Глух, но сонатой Лунной Духовен Людвиг.
Почвенной почтой искры Твоей Г-сподь,
Держит благую весть годовалый клювик.
Ж А Л Ь !
1
Втиши по которому кругу растысячных встреч,
В судьбинном посыле без цели, пощады, числа
Запутала прежнюю пряжу посланница речь.
Забывчиво тычется ощупь - слепая пчела.
Изыдет, пророчит, измотана задним числом
Галактика именем Лаокоон то ли Змей.
Облёкся музейным фасетом, стеклянным лицом
Вселенный винительный вензель отчизны моей.
Мой щит каббалист филистимскую мещет цифирь -
Пред ним да не меркнет медовый и млечный Мицар.
Нескорым судом досягнёт меня свиток Эсфирь:
Растысячной смерти досветная служка, взмерцай!
Теперь я Иному, о матерь, Ему предстою
Всебудущим опытом - добр, любо-пытен, умён -
На верную смерть, что безвещую вечность твою
Со-держит на собственном месте священных имён.
2
Набежали тахометры лет, хоть выбрасывай на диком
Берегу свою шкуру, на выбор, о чокнутой волне
Собирая крушенье морщин, о великом или тихом
Океане молчанья, что бездной окончено вполне.
Субмарина не суть вездеход, людодни не унывают,
Пятистопных амёб сибариты выходят на простор.
Не рокочет Борис Парамонов, моторы омывают,
Обливаясь речами горючими, Г-споди, твой Тор.
Все писаны - спасителю: лику, позору, Парусии...
Запинается, ёкает сердце пером наперерез -
От рассеянья плачет зерно по реликтовой России,
Красный карлик, далёкий от лирики первенец, исчез.
Полухруста морзянку, твой хрящик, сыночка получает, ма!..
Хороша же вынашивать муки прокрустова бадья!...
Разве муху? сомнамбулу, зиму, фигуру умолчанья
Содержал - расширяя - сохранил океан небытия.
Старикан знаменосен авоською яблок молодильных,
Изваянный виною январь сыроват и сановит.
Отрешённо, как стильный философ, рокочет морозильник,
И рука тяжела на подъём, чтобы рок остановить.
3
Мой день настающий душа упустила.
Время сквознуло в щель
Домашнехозяйствующего настила
Истин, речей, вещей.
Не зло ветровое - стекло вековое
Утром топтать гуртом:
Не видно безмолвью того, каково ей
Корчиться гордым ртом?!
И в тленье, и в тайне едва ль убежала б
Скважин её чела -
Кадмонова улья - над книгою жалоб,
Жаля себя, пчела:
Зрачок над посмертьем, а в мусорный жёлоб
Чревом сошло вчера.
Как скажет сквозняк, неимён и немыслим
Оку, моллюск виска
Впадает молуккским, московским ли мысом
В милость - во весь мой сказ
Про сына и смерть, что дотла, до золы с ним
Ласкова, высока.
4
Жалится ночь поцелуями жужелиц
Жаждой отмщений
Зависть взяла от излюбленной лужицы
Уличной щени
Инеем искоса искры иницые
Пагубной злобы
Луч утолил бы не только глазницы ей
Губы ещё бы
Праведник л-жив скороход в сапогах ещё
Б-же мой правый
Свет в бесконечность Твою забегающий
Полон отравы
Гончая ночи тебе споспешеньица
Слышать не лишне
Никнет к ошейнику века отшельница
Снит о Вс-вышнем
Лёжа в кометной и комнатной арктике
Жилка на камне
Речь закатилась не высказав как теперь
Жить без тебя мне
В искренней коме по слову иссохшему
Сетуй на это
Дну по которому катишься со смеху
Смоквую света
|
